Виктория Токарева - О любви и не только… (сборник)
Раиса – мудрая, терпеливая, щедрая. Она готова была отдать людям все, что у нее было: время, опыт, душу, – буквально перетекала в собеседника. Николай догадывался: будь она молодой и прекрасной, ей не понадобились бы все эти крючки: мудрость, щедрость. Но поскольку не было основного – ТЕЛА, приходилось пускать в дело ДУШУ. Все очень просто.
Раиса разговаривала гундосым голосом, как будто зажала нос бельевой прищепкой.
– Это кризис, – гундосила Раиса. – Ты должен его переждать. Переболеть.
– А потом что? – спрашивал Николай.
– А потом все уляжется. Ты будешь рад, что сохранил семью. И будешь благодарен Лене за терпение, за то, что у нее хватило сил все это пережить. У вас откроется второе дыхание.
– Ты хочешь сказать, что я постарею? Постарею и смирюсь с неизбежностью. Так?
– Не совсем. Ваша ранняя любовь с Леной уйдет на глубину, опустится в культурный слой. На смену придет другая любовь. Любовь-дружба.
– Зачем мне дружба? Я с Георгием дружу. Мне нужна страсть.
– Страсть покупается, – заметила Раиса.
– Я не хочу продажной любви. Мне нужно обновление. Я хочу, как Иван-дурак, окунуться в трех котлах и выйти Иваном-царевичем.
– Твои котлы будут с дерьмом. Хочешь поплавать в дерьме – твое дело.
* * *Рекомендации Раисы Николая не устраивали. Ему порекомендовали крутого психоаналитика. Это была женщина вне возраста, в очках и в шерстяном жилете. Тощая, жесткая, как эсерка Мария Спиридонова. Брала мало денег, и это наводило на мысль, что она хороший врач. Николай заметил, что современная медицина скурвилась. Врачи смотрят сначала в руки, а уж потом на больного.
Эсерка – другое дело. Деньги ее не интересовали. Главное – идея. Николай подозревал, что она сама с приветом и ей самой нужен врач.
– Сбросить все! – требовала эсерка. – Всю прошлую жизнь сбросить, как старую кожу.
– А как же жена, дети? – тихо пугался Николай.
– Ваша жена только выиграет. Зачем ей лететь на падающем самолете? Надо сбросить балласт. Надо катапультироваться, в конце концов. Пусть она получит определенность. Бросит пить. Причешется, в конце концов.
– А дети? Я люблю своих детей.
– Вы – эгоист. Для эгоиста дети – это часть его самого. Вы любите детей как часть себя. Это нормально.
Эсерка говорила то, что Николай хотел слышать. Он хотел какого-то выхода из своей глубинной тоски. Но ее слова пугали.
– Мне их жаль, – сознавался Николай.
– О жалости придется забыть. Или оплатить. Деньги – вот эквивалент.
– Очень цинично звучит.
– Правильно. Жизнь цинична. Иначе вы залипнете, как муха в варенье. Сколько вам лет?
– Пятьдесят два.
– Еще пять лет, и вы превратитесь в двух раздраженных стариков. Позади испорченная жизнь. Впереди – унылое доживание. И никакие деньги вас не спасут. Они вам просто не понадобятся.
– Это почему же?
– Деньги нужны, чтобы осуществлять желания. А у старости желаний нет. Кроме гастрономических.
– А вы откуда знаете?
– Все очень просто. Человек поставлен на программу: детство, юность, расцвет, увядание. А потом надо освобождать поляну.
– Ничего подобного, – возразил Николай. – Я ездил в Японию на конгресс. Там был один японец – девяносто два года, сухой, элегантный, просто огурец. Он не чувствовал себя старикашкой, и его так не воспринимали. Молодой человек с живым умом и с морщинами.
– А-а… – протянула эсерка. – Тогда у вас впереди еще сорок лет. Куда торопиться? Можете продолжать в том же духе: мучить себя и всех вокруг.
Николай сидел, опустив голову.
Эсерка смотрела на него поверх очков.
– Какая короткая жизнь… – выговорил Николай.
– Вы же собираетесь жить еще сорок лет.
– Но ведь это так мало…
* * *В начале декабря Николай с друзьями отправился в теплые края – отхватить кусочек лета среди зимы.
Лететь надо было двенадцать часов. Он взял с собой ноутбук, и двенадцать часов полета прошли незаметно.
В теплых краях было действительно тепло. Золотой песок. Зеленые кущи. Теплое море. Рай.
Друзья взяли с собой жен и любовниц. Любовницы существовали отдельно, своим десантом, маячили на отдалении. Это были девушки из модельных агентств, юные длинноногие провинциалки. Николай воспринимал их как одноразовую посуду. Поел и выбросил.
Николай хотел любить, а простое самоцельное совокупление его не интересовало.
Жизнь коротка, груба и беспощадна, как локомотив. И единственное, что можно противопоставить локомотиву, – это любовь с ее перепадами, сердцебиением, ревностью.
Еда была превосходная: рыба на углях, раки и лангусты всех видов и разнообразий. Фрукты – утром с ветки, не то, что продают в Москве азербайджанские перекупщики. Говорят, они хранят бананы в моргах, и там эти бананы дозревают, впитывая в себя энергию мертвых. (Если, конечно, имеется таковая.)
Общение тоже было радостное, пузырчатое, как бокал шампанского, пронизанный солнцем. Богатые успешные мужики, веселые незамысловатые девчонки, тут же умные жены, дающие необходимое ощущение стабильности. Можно заземлиться, можно воспарить. «О, если б навеки так было…» Однако через неделю Николаю надоело. Захотелось в свою зиму, в свои промозглые края. Последние дни он перемогался и был счастлив, когда самолет взлетел.
Под крылом простирался изумрудный океан без конца и края. Самолет набрал высоту, и стало заметно, что земля круглая.
Через десять часов полета они узнали, что остров накрыло цунами. Их гостиницу смыло. Люди пытались выплыть в мутных волнах, рядом плыли звери, большие змеи. Звери не обращали внимания на людей, а люди – на зверей. У всех была одна задача: выплыть.
Николай вдруг осознал, как хрупка и случайна та грань, которая отделяет «быть» от «не быть», и стоит ли держаться за условности типа «должен», «не должен». Он никому ничего не должен. Его может смыть цунами, он может рухнуть вместе с самолетом и просто заболеть и умереть.
Мужчины в России умирают рано.
* * *Николай приехал в загородный дом.
Его не ждали и обрадовались. Был воскресный день. Старшая дочка с мужем Ромой и ребенком приехали на уик-энд.
Лена сама приготовила обед. Она умела прекрасно готовить, когда хотела. Но она не хотела. Последние годы она не хотела вообще ничего, ей нравилось быть несчастной.
– А где Анжела? – спросил Николай.
– Я ее уволила, – коротко сказала жена.
– Верни обратно, – приказал Николай.
– Обойдешься…
– Тогда я увольняю себя, – сказал Николай и отодвинул тарелку.
– Как это? – оторопела старшая дочка.
Дочка тоже была Лена. Когда-то Николаю нравилось только это имя, и он не хотел слышать другого.
– Я ухожу, – произнес Николай. – Я устал.
